Тем, кто давно следит за моими видео, уже знакома моя новая практика — кинотерапия. Мы с клиентами проводим сессии, опираясь на фильмы, которые особенно их задевают, вдохновляют или остаются с ними надолго. На канале уже вышли разборы «Коралины в стране кошмаров», аниме «Союз Серокрылых» и фильма «Невинность» — каждая сессия строилась на том, что именно стало важным для конкретного человека. Потому что у каждого зрителя своя точка резонанса, и это особенно видно в терапии: кто-то цепляется за одни образы, кто-то — за другие. Иногда то, что я даже не заметила, для клиента становится огромной смысловой фигурой.

Одна из подписчиц попросила провести сессию по «В диких условиях». Для неё это был фильм-событие — вдохновляющий, цепляющий, глубокий. Мне захотелось понять, что именно делает его таким притягательным. И чтобы быть в контексте, я решила пересмотреть его — первый раз я видела его ещё в юности, когда впечатления были другие, да и я сама была другой.

Во второй раз фильм попал в самое сердце. Настолько, что мне срочно потребовалось докопаться до сути, ответить на тревожащие вопросы. Я прочитала оригинальную статью Джона Кракауэра, на основании которой написана его книга, на основании которой снят по итогу фильм Шона Пенна. Прочитала книгу его сестры, смотрела интервью, статьи, блоги, фотографии. Это была почти гиперфиксация — но за ней стояло настоящее внутреннее движение.

И в этой статье я попытаюсь поделиться теми ответами, которые нашла для себя. Не претендую на истину, но, возможно, мои размышления станут для кого-то поводом заглянуть внутрь.

Первый и главный вопрос, который не давал покоя: почему история Кристофера МакКэндлесса так задевает людей? Почему она вызывает отклик у миллионов?

Книга Джона Кракауэра Into the Wild стала бестселлером, разошлась огромным тиражом, а фильм Шона Пенна взбудоражил умы зрителей по всему миру. Конечно, свою роль сыграли литературный талант Кракауэра и режиссёрская чувствительность Пенна — умение видеть и передавать главное. Но этого недостаточно, чтобы объяснить такой масштаб отклика.

Что-то в самой истории трогает до глубины души. Что-то в личности Кристофера цепляет. Его путь, его стремление — и особенно то, как этот путь завершился — не отпускает, вызывает острое эмоциональное переживание.

Я нашла статью, собравшую материалы из разных источников, и поразилась: люди со всего мира идут в паломничество к автобусу, в котором Кристофер жил и умер. Некоторые погибают, переходя реку, чтобы туда добраться. Автобус весь покрыт надписями — посланиями, мыслями, благодарностями. Люди оставляют в нём следы своего соприкосновения с историей.

При этом реакция на Кристофера удивительно расщеплённая. Одни идеализируют его: восхищаются, вдохновляются, почти обожествляют. Другие — с не меньшей страстью — обесценивают, высмеивают, даже презирают. Его называют шизофреником, безответственным юнцом, беглецом, который поплатился за свою наивность. Как будто хочется упростить, заземлить, сделать эту историю «удобной» для восприятия.

Мне это напомнило тему, которую я недавно поднимала на вебинаре о страдании грандиозности. Про расщепление между величием и ничтожностью. История Кристофера как будто запускает этот механизм: человек либо падает в восторг и идеализацию, либо стремится унизить и заземлить. Кристофер становится либо почти святым, либо ничтожеством.

Я не хотела выбирать одну из этих крайностей. Меня увлекало, как между этими полюсами можно удерживать размышление. Он тронул меня — да. Но не как мессия. А как человек, судьба которого стала зеркалом для множества других. И я решила: я буду искать, чтобы понять — не его, может быть, а то, почему он так отзывается во мне.

Я чувствовала это почти физически: притяжение, которое невозможно объяснить логикой. Такое же, какое переживают паломники, отправляясь к тому самому автобусу. Их тянет туда, как будто зовёт нечто важное. И я не могла понять — почему именно его история? Ведь, если задуматься, подобных трагедий было много. Люди уходили в одиночные путешествия, умирали в горах, в лесах, в одиночестве. Почему именно Кристофер стал символом?

Я вспоминала фильм про восхождение на Эверест — основанный на реальных событиях, где погиб профессиональный альпинист. После этого я изучала тему ближе и была потрясена: десятки тел замерзших людей лежат вдоль пути на вершину, и восходящие проходят мимо них. Их невозможно эвакуировать. Это стало нормой. И всё же — об этом нет таких паломничеств. Нет таких книг и культовых фильмов. Почему?

Почему именно история МакКэндлесса породила такую волну? Почему Джон Кракауэр, автор книги Into the Wild, буквально зафиксировался на ней? Почему он вложил столько сил, чтобы понять почему Кристофер умер? Он не просто написал репортаж — он посвятил себя расследованию, поиску, гипотезам.

Этот вопрос стал и моим. Я спрашивала себя: Зачем мне знать, от чего он умер? Что мне это даёт?

Казалось бы, ну какая разница — отравился ли он грибами, ягодами или просто не рассчитал силы. Но нет. Для меня это было принципиально важно. Я не могла оставить без ответа именно эту точку.

Смерть Кристофера окружена разными теориями. Кто-то говорит — он съел галлюциногенные грибы. Кто-то — что перепутал съедобные ягоды с ядовитыми. Одна из самых распространённых версий — отравление клубнями дикого картофеля.

Кракауэр в своей первой гипотезе предполагал, что Кристофер перепутал съедобные корнеплоды с похожими на них ядовитыми — например, со степным горошком. Позже её опровергли: у Кристофера была с собой книга, где были указания, как отличать одно от другого. Значит, он знал, что делает.

И тогда появилась другая версия — куда более тонкая. Существовала вероятность, что даже съедобные клубни дикого картофеля могли содержать вещество, безопасное для здорового человека, но опасное для истощённого. С этим выступил исследователь по имени Рональд Гамильтон. Он провёл параллель с концлагерями. Согласно архивным данным, некоторые заключённые, находившиеся в состоянии крайнего истощения, ели ту же самую пищу, но она действовала как замедленный яд — не насыщая, а наоборот, угнетая организм.

Именно это, возможно, случилось с Кристофером. Его вес на момент смерти был около 30 кг. Он жил в условиях крайней нехватки пищи. Рис, который он взял с собой — всего 4 килограмма — закончился. Остальное приходилось добывать: охотой, собирательством, выживанием на пределе.

То есть он ел, но его тело уже не могло извлекать из пищи энергию. Он ел — и умирал. И когда он понял это, он оставил в автобусе записку: «Если кто-то пройдёт мимо, пожалуйста, помогите мне».

Итак, почему нам, как зрителям и читателям, так важно знать, почему именно он умер?

Для меня ответ оказался личным. Когда я читала статью, автор которой называл Кристофера шизофреником, безответственным юнцом, обесценивал его опыт, списывал смерть на «глупость» — на якобы поедание грибов, — я поняла: такая версия обесценивает всю историю.

Она делает её обыденной. Лишённой смысла. Десакрализует. Сводит 113 дней жизни в дикой природе к «глупости» неопытного мальчика. А ведь это был не просто побег. Не импульсивный жест. Он готовился. Он учился. Он охотился, изучал растения, практиковался в выживании. Он не был глупцом.

И потому, когда смерть оказывается не случайной, не очевидной, когда она становится следствием цепочки сложных обстоятельств, — она не стирает значение его пути, а наоборот — подчёркивает его масштаб. Мы понимаем: он боролся. Он не сдался сразу. И умер не от глупости, а от невидимой силы, которую не смог рассчитать. Это не обнуляет, а усиливает ценность того, что он сделал.

Такой ответ я нашла для себя. Смерть не разрушает эту историю — она делает её трагичной, но не тривиальной. И, пожалуй, именно это так сильно нас всех к нему тянет.

 

А теперь — к первому вопросу. Почему история Кристофера так сильно притягивает? Чем она задевает? Чем цепляет именно эта, а не сотни других трагических биографий?

Я долго размышляла, что именно в нём вызывает такой отклик. Что именно делает эту историю такой притягательной — почти сакральной.

В книге Карин, сестры Кристофера, я нашла одну очень точную цитату. Она писала, что люди не пытались понять Криса, они просто тосковали по себе утраченному. И это многое объясняет. Мы не в него вглядываемся — мы через него смотрим в себя. Он становится экраном для нашей тоски, для утраченных стремлений, для забытых порывов. Мы грелись об него. Каждый — по-своему.

Когда я начала размышлять, какие архетипы он пробуждает в нас, стали вырисовываться образы.

Первый архетип — Искатель. Странник, вечно идущий. Его история — это тоска по пути, по поиску подлинного, по внутренней правде. Он хотел отвергнуть ложное «я» — и этот мотив откликается в нас. Это древний образ ухода от цивилизации в поисках истины, который просыпается, как только мы сталкиваемся с фальшью внутри себя или вокруг.

Второй — Герой. Юношеский архетип, тот, кто ставит перед собой сверхзадачу и стремится её преодолеть. Кристофер не просто ушёл — он снова и снова бросал себе вызовы. Он выходил в открытый океан, попадал в шторм, оказывался на грани жизни и смерти. Он не искал лёгких путей. Он преодолевал, шёл на пределе.

Третий — Бунтарь. Его путь — это и отказ. Отказ жить по тем правилам, которые ему навязали. Он не смирился с картиной, где для него уже всё было расписано: хорошая учёба, спорт, престиж. Всё выглядело идеально, но было пропитано нарциссическим насилием: завышенными ожиданиями, контролем, обесцениванием, моральным и, как мы теперь знаем, физическим насилием. Его бунт был не только подростковым, он был экзистенциальным.

Помню эпизод в фильме, где он оказался в Лос-Анджелесе. Проходя мимо ресторана, увидел белых воротничков, и это зрелище вызвало в нём паническое отвращение. Как будто это и была его предначертанная судьба — та, от которой он бежал. Он не просто ушёл — он вырвался.

Ещё один архетип — Славный малый. Тот, кто легко находит контакт, располагает к себе, вдохновляет. Кристофер на протяжении своего пути встречал разных людей — и почти каждого трогал до глубины души. Вдохновлял. Они не хотели отпускать его. И он оставлял след.

Но, быть может, самый пронзительный архетип — это архетип Жертвы (Мученика). Именно в нём рождается сакральность этой истории. Он стал жертвой лицемерной культуры, жертвой американской мечты, жертвой социального конформизма. Его смерть — как принесённая жертва на алтарь всего того, от чего он бежал.

В этом смысле его образ приобретает почти святость. И особенно — в последнем повороте истории.

Потому что, в конце, он захотел вернуться. И не смог.

Эта сцена — одна из самых болезненных. Его внутренний поворот — «счастье реально только тогда, когда оно разделено» — стал финальной точкой осознания. Он наконец понял: человеку нужен человек. И пошёл назад. Но не смог перейти реку.

Для меня этот момент — как прерванный импульс, как попытка обнять, но рука не достаёт. Как попытка крикнуть, но голос тонет.

И тут в голове возникла метафора: планета, потерявшая орбиту. Есть у планет траектория, и есть сила притяжения, которая удерживает их около звезды. Но если отклониться слишком сильно — притяжение исчезает, и планета уносится в тьму космоса.

Вот Кристофер — он ушёл слишком далеко. Он утратил все связи, и даже когда захотел вернуться — не смог. Река стала непроходимой. Весна растопила ледники, и вода взбесилась. Её невозможно было пересечь. Хотя… если бы у него была карта, он бы знал, что немного выше по течению русло разветвляется, и там можно перейти. А ниже — была переправа. Но он не знал. У него не было карты.

И это стало точкой невозврата. Планета потеряла притяжение.

Ещё один архетип, который мне кажется особенно органичным и объединяющим все предыдущие, — это Пуэр Этернус, старый добрый вечный юноша. Об этом архетипе писала Мария Луиза фон Франц, и он сразу навёл меня на ассоциацию с Антуаном де Сент-Экзюпери — летчиком и автором всемирно известной книги «Маленький принц». Экзюпери не мог оставаться с женой надолго, обыденность была слишком удушающей, ему важно было устремляться в полет.

Вечный юноша — это образ духовного порыва ввысь, стремления к идеалу, к миру, выходящему за пределы обыденного и материального.

Крис — человек с огромной внутренней тягой к идеалу, к высоте, к духовному. В его рюкзаке было множество книг — Лев Толстой, Джек Лондон, и другие великие авторы — которые подпитывали этот порыв, этот жгучий огонь души.

Образ вечного юноши, который я также рассматривала в разборе личности Хаула из «Ходячего замка», — это не только стремление, но и впечатление, которое он производит на окружающих. Меня особенно зацепила маниакальность Криса — не в медицинском смысле, а как черта характера, неугомонной энергии, неумолимого порыва души. Этот порыв настолько заразителен и впечатляющ, что люди, встретившие его, хотели его привязать, удержать. Но он ускользал — не мог оставаться надолго ни с кем.

Вокруг него сложились разные истории — старик, который хотел его усыновить; девочка-подросток, влюблённая в него; женщина-хиппи, видевшая в нём сына и желавшая, чтобы он остался. Но никто не мог его удержать. Это невозможность быть привязанным к другому — не из желания разрушать, а как защитная реакция. Близость для него была болезненной, а его раны — глубоки. Насилие, которое он испытал в самых первых и самых близких отношениях, сделали невозможным для него долгую и безопасную близость.

Если я встречаю клиентов с подобной маниакальностью характера, то закономерно нахожу за этим насилие в семье и рану от близости. Такие люди часто переезжают, легко заводят знакомства, но также легко от них уходят, не оседают на месте. Это их способ защититься от боли, которую приносит близость.

Вот такие ответы я для себя обнаружила. А вы как относитесь к истории Кристофера МакКэндлесса?

Посмотреть видео «История Криса из “В ДИКИХ УСЛОВИЯХ” – почему она нас не отпускает? Кинотерапия»